– Конечно, – улыбнулась модистке Кэт.

Себастьян никогда не понимал, почему принц-регент гак очарован Стюартами.

Принни жаждал популярности, его искренне огорчали гул и шипение, с которым его встречали повсюду.

И тем не менее, несмотря на растущее в обществе недовольство его бесконечными долгами и чудовищной расточительностью, он даже не пытался хоть как-то умерить свои аппетиты. Женщины и дети умирали с голоду на улицах, а принц закатывал роскошные банкеты, на которых знатные гости могли выбирать из сотни горячих блюд. Английские солдаты на фронте дрожали от холода в изорванных формах, а регент продолжал заказывать десятками бриджи и жилеты таких маленьких размеров, что никогда не мог их носить. Бедная Англия стонала под бременем вечно растущих, чудовищных налогов, но это не останавливало принца от того, чтобы обратиться в парламент с петицией заплатить его карточные долги.

Некоторые верили, что принцем движет злой гений, но Себастьян полагал, что истина, вероятно, гораздо менее лестная. Принни жаждал любви, но хотел, чтобы его любили таким, каков он есть, и не собирался менять те отвратительные привычки, за которые его ненавидели. Стоя перед выбором между популярностью и жизнью в собственное удовольствие, Георг-гедонист всякий раз одерживал победу над Георгом-принцем.

Тем не менее с каждым годом его симпатии к Стюартам только возрастали. Казалось, он и завидует этому роду, и отождествляет себя с ним. Когда-то Стюартов так возненавидели, что они навсегда потеряли английский трон, и все равно со временем им удалось снискать романтический ореол. Жалкие и одновременно трагические фигуры в истории, Стюарты стали тем, чем Принни никогда не станет: героями легенд.

Но безусловно одно – судьба этих обреченных принцев нависла и над ним. Себастьян думал, что к симпатиям и зависти регента примешивался страх: Георг не мог не понимать, что участь Стюартов когда-нибудь постигнет и его самого.

Принц-регент хранил свою растущую коллекцию документов и памятных вещей династии Стюартов в специально отведенной для этого комнате в Карлтон-хаусе и с радостью демонстрировал ее любому, кто ни попросит. Таким образом, Себастьян оказался в тот день в зале, отделанном красным шелком с золотыми кистями и устланном ковром с фамильным узором Стюартов.

– Этим мечом сражался Карл Первый в битве при Нейзби [15] , – сообщил принц, благоговейно вынимая тяжелый старомодный меч из стеклянного шкафа, какими были заставлены все стены. Шкафы, как заметил Себастьян, не запирались; любой, кто имел доступ в зал, мог взять из них что угодно.

– А вот это, – сказал принц, сияя от удовольствия и гордости, – носил Яков Второй, – Толстые неловкие пальцы дрожали, когда он разглаживал потертую и выцветшую ленточку ордена Подвязки; Себастьяну на секунду показалось, будто принц погрузился в какие-то воспоминания.

Через минуту регент очнулся и, топая толстыми ногами, прошелся по залу. Он завел рассказ о документах, связанных с биографией Якова II, которую собирался заказать написать.

Себастьян тащился в хвосте, на секунду задержавшись у витрины с драгоценностями семнадцатого века, а потом замер как вкопанный, когда оказался у шкафа, оббитого внутри красным бархатом. Там, в специально вырезанном гнездышке, лежал усыпанный драгоценными камнями шотландский кинжал с прямым лезвием, тот самый, который торчал из спины Гиневры Англесси.

– А, я вижу, вы любуетесь кинжалом, – сказал принц, подходя и останавливаясь рядом. – Чудесный экземпляр, не правда ли? Нам известно, что его носил Яков Второй, но есть предположение, что кинжал более древний и, возможно, он даже принадлежал его прабабушке, Марии Стюарт, королеве шотландцев.

Оторвав взгляд от кинжала, Себастьян перевел его на владельца оружия и внимательно вгляделся в профиль принца. Регент был оживлен, но не встревожен: румянец на щеках, полуулыбка на почти женских губах.

Той ночью в Желтом кабинете Павильона принц держал в руках обмякшее тело Гиневры Англесси. Наверняка он видел оружие, всаженное ей в спину, наверняка сразу узнал в нем экспонат своей ценной коллекции. И все же Себастьян не заметил ни одного признака, что принц помнит тот эпизод.

Виконту и раньше приходилось слышать о таланте принца вычеркивать из памяти все неприятное. Кинжал возвратился на свое место в коллекцию; что касалось регента, то для него только это имело значение.

Принц перешел дальше, к полке с книгами в переплетах из телячьей кожи из библиотеки Карла II. Себастьян наблюдал за регентом, отмечая оживленность на пухлой самодовольной физиономии, и невольно спрашивал себя, помнит ли принц хоть что-то о событиях в Желтом кабинете.

В зале было невыносимо жарко, как и в остальных апартаментах принца. Но в эту секунду Себастьян почувствовал холодный озноб. Потому что человек, способный на такой самообман, на такое самопоглощение собственной персоной, наверняка способен почти на все.

ГЛАВА 39

– Некоторые люди обладают странной способностью, – сказал Пол Гибсон, когда Себастьян встретился с ним тем же днем за кружкой эля в пабе недалеко от Тауэра. – Похоже, они выбрасывают из памяти неприятные или не очень лестные для них эпизоды, оставляя только то, что им льстит или, по крайней мере, не вызывает стыда. В какой-то степени даже можно сказать, что они не совсем кривят душой, когда прибегают к вранью, ибо они честно верят в свою извращенную версию события. Воспоминания о каких-то особенно страшных эпизодах могут быть просто полностью стерты из памяти.

Себастьян откинулся спиной на старую деревянную перегородку, положив руки на потертую столешницу.

– Хорошо, что принц был в Брайтоне в тот день. Иначе я мог бы задать себе вопрос, а не стер ли он из памяти неприятное воспоминание об убийстве леди Англесси.

– Теперь мы хотя бы точно знаем, откуда взялся кинжал. Значит, убийца – кто-то из тех, кто близок к принцу.

– Не обязательно. Шкафы не запираются. Сотни людей имеют доступ в ту комнату.

– Возможно. Но я плохо себе представляю, чтобы некто, вроде Бевана Эллсворта, слонялся по Карлтон-хаусу.

– Не он, конечно. Зато его добрый приятель Фабиан Фицфредерик, безусловно, мог бы позаимствовать кинжал.

Гибсон нахмурился.

– А они действительно добрые приятели?

– Видимо, да.

– Но… зачем сыну герцога Йоркского свержение Ганноверов?

Себастьян наклонился к столу.

– Принни давно вызывает у людей недовольство. Возможно, здесь действуют две различные силы: целью одной является устранение Ганноверов, тогда как другая просто заинтересована в том, чтобы регента сменил его брат, Йорк.

Гибсон замер, так и не поднеся ко рту кружку.

– Но перед Йорком еще есть принцесса Шарлотта.

– Да. Но родной отец принцессы Шарлотты частенько обзывает ее мать шлюхой. Шарлотту легко отодвинуть и сторону. Такое и раньше случалось.

Гибсон задумчиво приложился к кружке.

– А ты не думал, что убийца Гиневры Англесси и тот, кто устроил отвратительную шараду в Павильоне, не одно и то же лицо?

– Да, – Себастьян поерзал немного, чтобы вытянуть ноги, – Я все время думаю, если бы мне удалось понять, зачем она отправилась в Смитфилд, то картина начала бы проясняться.

– Не очень типичное место для любовного свидания, – сказал Гибсон.

Себастьян покачал головой.

– Не думаю, чтобы это было любовное свидание. Мимо промаршировал отряд из Тауэрского гарнизона. Гибсон повернул голову, рассматривая солдат с поблескивающими на солнце мушкетами.

– Я слышал много недовольных рассказов о празднике, который собирается устроить принц в четверг. Дело тут не в цене, хотя, насколько я понимаю, денег он стоит немалых. Просто не годится принцу праздновать свой новый титул регента, если он получил его из-за душевной болезни отца, как ты думаешь? Говорят, его мать и сестры отказываются принять участие в празднике.